Лекция на тему:
Философский символизм в русской мысли (о.Павел Флоренский)

Преамбула. Как известно, философ, чьи взгляды предполагается рассмотреть в данной лекции, сам был незаурядным лектором. Более того, символизм, столь характерный для его философских воззрений, он переносил и на свою лекторскую работу. Так, для П.А.Флоренского было важно, какие имена преобладают на курсе, который он ведет. По этому поводу сохранились его замечания в подготовительных материалах к книге «Имена»: «Каждый курс есть букет имен. Преобладание того или иного имени, удачная или неудачная комбинация имен преобладающих, яркость выражения того или иного имени придает курсу одно общее впечатление, которое делается более определенным на некотором расстоянии от курса, когда несколько забудешь отдельных лиц и частные свои отношения и дела с курсом»1. Далее, о.Павел сожалеет о том, что на курсе у него среди студентов преобладает имя Николай, и это обстоятельство придает курсу отпечаток самолюбивый и рассудочный; и, наоборот, среди студентов удивительно мало Иванов: «Очевидно, в духовной среде мало Иванов, а потому нет и ивановства: простоты и кротости»,- заключает философ2. Символическому анализу подвергает Флоренский и сам старинный жанр лекции, отмечая в заметке «Лекция и lectio», что «лекция - это посвящение слушателей в процесс научной работы, приобщение их к научному творчеству, род наглядного и даже экспериментального научения методам работы, а не одна только передача «истин» науки»3. Лекция призвана возбуждать «брожение психики»4, а одна из целей ее - по мнению Флоренского - прививать «вкус к конкретному»5, воспитывать благоговейное отношение и любовное созерцание конкретного; причем, само это конкретное о.Павел мыслит как сам объект непосредственного научного исследования, будь то камень или растение, религиозный символ или литературный памятник. Но эта «радость о конкретном» есть не что иное, как философский символизм, в рамках которого символ это то, что всегда больше себя: например, картина, как реальность, есть холст, краски, рама, подрамник, но она больше, чем она есть в порядке реальном - физическом - как сущность. Для Флоренского, она - окно (как и каждый культурный феномен). Для нашего мыслителя «символ есть такая сущность, энергия которой несет в себе энергию другой, высшей сущности, растворена в ней, соединена в ней и через нее обнаруживает сущность высшую»6. К слову сказать, А.Ф.Лосев находил такую «высшую сущность» в самом профессорском звании, вернее, в звании профессора Московской консерватории, каковым титулом он дополнил свое имя на обложке книги «Музыка как предмет логики», изданной им в 1937 году; хотя это и не соответствовало реальности: Лосев был в консерватории лишь приглашенным преподавателем, почасовиком, как говорят сейчас.

1Флоренский П.А. Имена. М.: ТОО «Купина». 1993.С.277.
2Там же.
3Флоренский П.А. Первые шаги философии. \\ Сочинения в 4 тт. Т.2. Стр.64.
4Там же, стр.65.
5Там же.
6Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс. С.302.

Литература:

  1. Флоренский П.А. Имена. М.: «Купина», 1993.
  2. Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс. 1993.
  3. Флоренский П.А. Сочинения в 4 тт. Т.2. М.: Мысль. 1996.
  4. Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. М.: Сергиев Посад. 1927.


1 вопрос. Сущность символа.

Итак, по мысли Флоренского, символ - это окно к иной сущности, и в зависимости от того, внятен ли человеку язык символов или нет, он обитает или в темном, затхлом, помещении, или в светлом доме с распахнутыми настежь окнами. Символ понимается Флоренским не только как чисто семиотическая единица, но и как единица онтологическая, он не только обозначает нечто иное, но и сам является реальным носителем этого иного, «живым взаимопроникновением двух бытий», он двуедин по своей природе. В своей ранней работе «Эмпирея и Эмпирия» Флоренский определил символ как «органически живое единство изображающего и изображаемого, символизирующего и символизируемого»7; чувственный мир как бы становится прозрачным, «теряет свою душу», по словам Флоренского,- он делается носителем иного мира, воплощает иной мир в себе и превращается тем самым в символ. В символе неслитно объединяются два мира - тот, к которому символ принадлежит предметно, и тот, на который он указывает. Символ имеет внутреннюю связь с тем, что он символизирует; он наделен, хотя бы частично, духовной силой обозначаемого. Поэтому он не просто обозначает, но и реально являет обозначаемое: символ и есть само обозначаемое.

В понимании о.Павлом природы символа наряду с философским опытом слились также представления о литургическом символе - реальной символике культового действа, а также древнейшие представления о сакральных символах. Сам Флоренский рассказывает в своих воспоминаниях о том, как в его - маленького мальчика - сознании слилось представление об обезьяне, нарисованной на листе бумаге и якобы запрещающей есть подаренный родственниками прекрасный виноград, с образом реального и грозного хранителя, в котором маленький Павел ощутил некие мистические силы природы, более мощные, чем в самой природе8.

Символ, по Флоренскому, принципиально антиномичен, поэтому его природа с трудом поддается осмыслению человеку нововременной культуры. Однако для мышления древних людей символ не представлял никакого затруднения, являясь часто основным элементом этого мышления. Те олицетворения природы в народной поэзии и в поэзии древности, которые сейчас воспринимаются как метафоры, отнюдь таковыми не являются, считает Флоренский, это именно символы. Эти же древнейшие символы «прорываются» у современных поэтов в минуты особого вдохновения.

Символ, в понимании о.Павла, имеет два порога восприимчивости - верхний и нижний, в пределах которых он еще остается символом. Верхний предохраняет символ от «натурализма», когда символ полностью отождествляется с архетипом. В эту крайность часто впадала древность. Для Нового времени характерен выход за нижний предел, когда разрывается предметная связь символа и архетипа, игнорируется их общая субстанция - «вещество-энергия»9 и символ воспринимается только как знак, а не вещественно-энергетический носитель.

Символ - это «явление во-вне сокровенной сущности», обнаружение самого существа, его воплощение во внешней среде. Именно в таком смысле, например, в священной и светской символике одежда выступает символом тела. Флоренский во многих своих работах уделяет пристальное внимание символизму, отдельным, особенно культовым символам.

7Флоренский П.А. Эмпирея и Эмпирия. \\ Оправдание космоса. СПб.: РХГИ. 1994. С.157.
8Флоренский П.А. Детям моим. М.: Московский рабочий. 1992.
9Флоренский П.А. Анализ пространственности и времени в художественно-избразительных произведениях. М.: Прогресс. С.302.

Литература:

  1. Флоренский П.А. Эмпирея и Эмпирия. \\ Оправдание космоса. СПб.: РХГИ, 1994.
  2. Флоренский П.А. Общечеловеческие корни идеализма. \\ Там же.
  3. Флоренский П.А. Иконостас. \\Сочинения в 4 тт. Т.2. М.: Мысль, 1996.
  4. Флоренский П.А. Детям моим. М.: Московский рабочий, 1992.


2 вопрос. Символизм храмового действа у о.Павла Флоренского.

У Флоренского приводится своеобразная иерархия символов в работе «Иконостас», где символами низшего порядка, психофизического, являются наши сновидения, затем идут символы художественного творчества, и, наконец, высшими, наиболее глубокими и близкими по своему «веществу-энергии» к своей первооснове символами будут культовое действо, богослужение. Последние организуются с помощью системы целого ряда искусств, которая обозначается Флоренским как «церковное искусство» и осмысливается как «высший синтез» разнородных видов художественной деятельности. В этом синтезе участвуют архитектура, живопись, декоративно-прикладное и музыкальное искусства, «искусство дыма» и «искусство запаха» (так Флоренский называет каждение в работе «Храмовое действо как синтез искусств»).

Богослужение осуществляется в храме, который во всех отношениях понимается Флоренским как символ и путь «горнего восхождения». Сама архитектурно-пространственная организация храма направлена от внешнего к внутреннему, от материального к духовному, от земли к небу; алтарь при этом воспринимается как «пространство неотмирное», в полном и прямом смысле духовное небо со всеми его обитателями. Границу между алтарем и храмом, небом и землей образуют «видимые свидетели мира невидимого», живые символы единения двух миров - «святые твари». Они обступают алтарь и, как «живые камни» образуют стену иконостаса.

Под иконостасом в его подлинном значении П.Флоренский понимает не доски и камни, а живую стену свидетелей. И если бы все верующие в храми обладали духовным зрением, то они всегда бы видели этот строй свидетелей и никакого другого иконостаса не потребовалось бы. Однако, этого нет, и из-за немощности духовного зрения церковь вынуждена создавать своеобразный «костыль духовности» - вещественный иконостас, стену с иконами, на которой небесные видения закреплены вещественно.

Без этого материального иконостаса для духовно слепых алтарь закрыт «капитальной стеною». Иконостас пробивает в ней «окна», через которые можно увидеть «живых свидетелей Божиих». Отсюда основное назначение икон как главного элемента иконостаса - служить окнами в мир иной. На этом строится эстетика и символизм иконы у Флоренского.

Литература:

  1. Флоренский П.А. Иконостас. \\ Сочинения в 4тт. Т.2. М.: Мысль, 1996.
  2. Флоренский П.А. Храмовое действо как синтез искусств. Там же.


3 вопрос. Онтология иконы.

Складывавшаяся столетиями в византийской и древнерусской традиции философия иконы, этого «умозрения в красках», получила в трудах Флоренского наиболее полное воплощение. Для русского мыслителя икона - это высший род изобразительных искусств, а может быть, и искусств вообще. Уникальны ее место в храме и роль в богослужении, не менее велико ее значение и в обычной жизни. Продолжая платоновскую и христианскую святоотеческую традиции, Флоренский считает, что икона есть напоминание о «горнем первообразе».

Созерцая икону, человек не извне получает знания, но пробуждает в себе память о забытых глубинах бытия, о своей духовной родине, и это воспоминание приносит ему радость обретения истины. В иконе же содержится лишь схема, чувственно воспринимаемая «реконструкция» духовного опыта, невидимого мира, Платоновской «умной реальности». В ней наглядно представлено то, что не дано чувственному опыту.

Для Флоренского икона - умозрение наглядными образами и, в то же время, эстетический феномен, причем, эстетическое здесь понимается в том углубленном мистическом значении, которое веками складывалось в православной культуре, в частности, в сборниках «Добротолюбие», или, в наименовании, на котором настаивал Флоренский,- в «Филокалии» - «Красотолюбии».

Согласно этому пониманию, икона, являясь эстетическим феноменом, не ограничивается художественной сферой, существенно выходя за ее рамки. Флоренский утверждает, что икона всегда или больше или меньше того, что она есть: больше, потому что символически она связана с тем горним миром, о котором напоминает, и меньше - так как не соответствует и не стремится соответствовать живописным канонам. Икона стремится вывести человека в некоторую реальность, имеющую бытие вне иконной поверхности и красок, то есть она является символом и разделяет со всеми символами вообще основную их онтологическую характеристику - быть тем, что они символизируют. Здесь сформулирован важнейший принцип религиозной, и притом именно православной эстетики. Ведь ни в платонизме, ни в восходящей к нему западноевропейской эстетике искусство не претендует на то, чтоб чем-то еще, кроме как произведением искусства. Теоретики православной эстетики всегда усматривали в иконе, наряду со множеством других, еще и харизматическую функцию, т.е. признавали за ней свойство обладания благодатью ее первообраза. Отсюда распространенная в православном мире вера в чудотворные иконы. О.Павел в работах «Иконостас», «Троице-Сергиева Лавра и Россия», «Моленные иконы Преподобного Сергия» и других развивал эти идеи.

Флоренский усматривает метафизическое родство погребальной маски египтян и христианской иконы. В погребальном культе маска воспринималась не как изображение, а как явление самого усопшего уже в новом небесном состоянии. Это сознание онтологической связи иконы и тела святого вызывало немало толком и откровенного непонимания, периодически возбуждая волны иконоборческого движения.

Для верующего реальность этой связи лежит в основе его веры. Икона не только умозрительно возводит его к архетипу, она выступает символом в указанном выше смысле, то есть сама являет ему архетип и реально выводит его сознание в духовный мир. Иконописец, утверждает Флоренский, не создает образ, не сочиняет, не пишет изображение. Своей кистью он лишь снимает чешую, затянувшую наше духовное зрение, раздвигает занавес (или открывает окно), за которым стоит сам оригинал.

Описанная выше онтология иконы недоступна разуму, привыкшему к антиномическому мышлению, в разуме антиномии не снимаются, а лишь намечают его границы. Поэтому напрасно искать у Флоренского, верующего человека и священника исчерпывающей аргументации «от разума». Для него икона, как и любое истинное свидетельство о мире духовном, об Истине, принципиально антиномична. Она одновременно и изображение и само изображаемое, т.е., нечто, большее изображения. Как это может быть, разуму не дано понять.

Флоренский своими парадоксальными, с точки зрения доводов разума, формулировками завершает тот длительный путь по осмыслению иконы, который был начат отцами VII Вселенского Собора. Философ стремился убедить современников, сторонников позитивистской философии, не останавливаться на психологической, ассоциативной значимости иконы, а понимать ее как символ, который всегда онтологически неотделим от своего первообраза.

Флоренский стремится предостеречь от чисто эстетического, художнического подхода к иконе, давая в «Иконостасе» пространное рассуждение о роли канона при написании иконы. Православному сознанию икона всегда представляется некоторым фактом Божественной действительности; в ее основе всегда лежит подлинный духовный опыт, если этот опыт был впервые закреплен в иконе, то она почитается как «первоявленная». С нее могут быть сняты копии, более или менее близкие к ней по мастерству. Однако, «духовное содержание» иконы зависеть от этого не будет. Оно - то же самое, что и у подлинника. В этом онтологический и сакральный смысл иконы, ее непреходящее значение в культурном и сакральном универсуме.

Им в основном определяется и ее художественно- изобразительный строй - специфика иконописи. По убеждению Флоренского, иконопись, в отличие от живописи и графики, является «конкретной метафизикой» бытия. В то время, как масляная живопись, наиболее характерная для культуры Возрождения, приспособлена передавать чувственную сторону мира, его самодостаточность и самообожествление, а графика - его рациональную схему (что делает графическое искусство, по мысли Флоренского выразителем идей протестантизма и рационалистической философии), иконопись является проявлением метафизической сути, ею изображаемой. В иконописи нет ничего случайного, только подлинная суть вещей, в ней дается только образ «горнего мира».

Избежать «случайного» в иконе помогает артельная работа иконописцев, когда над каждой иконой трудятся несколько мастеров. Что же служило критерием этой «незамутненности»? Чем руководствовались иконописцы в своей деятельности? Согласно Флоренскому, такими критериями являлись духовный опыт и иконописный канон. Строго говоря, как отмечает мыслитель в «Иконостасе»,- во времена первоначального христианства только святой мог быть иконописцем, и, наоборот, иконописец должен был стать святым. Остальные же, лишенные столь исключительных качеств, должны были руководствоваться опытом святых отцов, направлявших своим духовным опытом кисти иконописцев. Флоренский подчеркивает, что в древности выдающихся мастеров иконописи называли философами. Даже не написав ничего за всю свою жизнь, они воистину философствовали красками.


Заключение. Рассмотрение вопросов, связанных с философским символизмом Флоренского, не может не вывести вдумчивого слушателя на более фундаментальные проблемы особенности русской философской мысли, поистине «чуда» ее воскресения в конце ХХ века, особенностей ее восприятия, ее своеобразия в целом. Поэтому данную лекцию мне представляется разумным предварить прочтением статьи А.Ф.Лосева «Русская философия» и книги Н.А.Бердяева «Русская идея», посвященных раскрытию специфики русской мысли. Для самых любознательных студентов можно рекомендовать прочтение книги молодого Флоренского «Столп и утверждение Истины».

Литература:

  1. Философия русского религиозного искусства. М.: Прогресс. 1993.
  2. Флоренский П.А. Обратная перспектива. \\ Иконостас. Избранные труды по искусству. М: Русская книга, 1993.

Лекция курса «Языки культуры».

[ Следующий документ | Предыдущий документ | На главную страницу ]


© 2000 Ярославцева И.П.