Статья.
Философский дискурс, обращенный к последним основаниям бытия, к его «отсутствующим структурам» (по выражению У.Эко) наряду с такими чертами, как логичность, доказательность, последовательность, ответственность, обладает также некоторыми качествами, характеризующими детское отношение к миру, в частности, ему свойственно удивление, как одно из характерных свойств философствования. Это сближение детского и философского взгляда на мир было отмечено еще Гераклитом, который, удалившись в святилище Артемиды, играл с детьми, а обступившим его эфесцам сказал: «Что удивляетесь, негодяи? не лучше ли заниматься этим, чем с вами участвовать в государственных делах?» Тому же «плачущему философу» принадлежит такая дефиниция мироздания: « дитя играющее, кости бросающее, дитя на престоле». О чем же говорит такое сближение детского и философского, наивного и мудрого? Значит ли это, что детское мышление по сути своей философично, а философское – детски наивно?
Психологи полагают, что человек переживает в своей жизни несколько этапов, когда он принадлежит не только и не столько социуму, сколько миру, в том смысле, как это понимают философы. Это, прежде всего, самый ранний период жизни – до 5 лет, когда ребенок задает вопросы, сродни «вечным» философским вопросам; затем – «пустыня отрочества» (по словам Л.Н.Толстого), переход через которую делает почти каждого человека на время философом экзистенциального толка. О таком философском аспекте раннего детства пишет П.А.Флоренский в книге «Детям моим», вспоминая об эпизоде своего почти что младенчества, сделавшем его философом: в дом привезли много отличного винограда, от которого ребенку дали лишь несколько ягод, а чтобы он больше не просил, отец будущего философа нарисовал синим и красным карандашом на большом листе обезьяну и, поставив за виноградом, сказал, что обезьяна не позволяет ему брать виноград. Для маленького Флоренского это сопоставление изобилия золотисто-зеленых ягод и запрета есть их стало началом философского осмысления мира: «тогда-то я и усвоил себе основную мысль позднейшего мировоззрения своего, что в имени – именуемое, в символе – символизируемое, в изображении – реальность изображенного присутствует, и что потому символ есть символизируемое. Это-то символизируемое, эта охраняющая сила Природы стояла передо мною в рисунке моего отца» (3. 35).
О философском характере отрочества свидетельствует юный Вл.С.Соловьев в письме к своей кузине Е.В.Романовой: «Ум с годами перерастает детские верования. Сначала со страхом, потом с самодовольством одно верование за другим подвергаются сомнению, критикуется полудетским рассудком. (…) Что касается до меня лично, то я в этом возрасте не только сомневался и отрицал свои прежние верования, но и ненавидел их от всего сердца. К концу истории все верования отвергнуты, и юный ум свободен вполне» (2. 14).
Философскими, по существу, являются не только детские и юношеские вопрошания, но также и детское молчание, феномен которого рассматривает В.В.Бибихин в книге «Язык философии»: по его мысли, ребенок мерит каждым словом полноту мира, для него, как для М.Хайдеггера, «язык – подлинный дом бытия». Именно поэтому дитя часто молчит, не отвечая на слишком очевидные вопросы взрослых, даже рискуя показаться глупым. Бибихин сравнивает детское молчание с молчанием Гомеровским: «Как ребенок, нам кажется, интересуется только своими игрушками, так гомеровская Греция – только своими богами и героями. Как ребенок, Гомер о большинстве вещей своего мира молчит. Каждая полновесная культура по-своему молчит о своем. Культуры могут молчать и от полноты, когда имеют слишком явственный опыт мира, чтобы говорить о нем» (1. 34-35). И, наоборот, – отмечает Бибихин, – они заговаривают о целом мире, когда начинают невозвратимо утрачивать его убедительный опыт.
Величайшая мудрость и величайшее незнание смыкаются в детском и философском опыте, придавая детству глубину и безмерность, а философии – первозданность и оправдание ее «вечным» вопросам. История философии знает мудреца, объединившего не только в своей личности, но даже в своем имени качества ребенка и философа: это Лао-Цзы, чье имя переводится с китайского языка и как «Старый мудрец» и как «Старое дитя».
Литература.
Опубликовано: Материалы первой международной научно-практической конференции «Философия – детям» 27-29 января 2005 г., Москва, стр. 41-43.
[ Следующий документ | Предыдущий документ | На главную страницу ]